«Россия не раз отрекалась от своей европейской идентичности, но всегда к ней возвращалась»
- 1
Вы посвятили работе «Россия и Европа» существенную часть своей жизни. Почему Вам лично было так важно доказать, что Россия является и может быть частью Европы?
Если в двух словах, то я, можно сказать, ученик Петра Яковлевича Чаадаева, который показал, что без Европы Россия приходит в упадок и впадает в духовное оцепенение. Он же двести лет назад первым предложил постоянно действующий критерий политической модернизации России – добиться гарантий от произвола власти. Единственная часть политической Вселенной, которая самостоятельно смогла достичь этого, это Европа – я имею в виду большую Европу со всеми ее ответвлениями где-нибудь в Америке, Австралии, Новой Зеландии и Канаде. А другой мой великий наставник Владимир Сергеевич Соловьев писал, что все значительное, что создала Россия на протяжении своей истории, было потому и тогда, когда она была в самой тесной внутренней и внешней связи с Европой. Когда же она была отрезана от Европы, а это в русской истории случалось очень часто и иногда продолжалось десятилетиями и даже веками, она приходила в упадок. Это уже сегодня, когда идет жесточайшая идейная война, с легкой руки Льва Николаевича Гумилева изначальной Россией назначена та степная евразийская империя, которая сложилась при Чингисхане. Теперь это предлагают считать началом. Но приходится признать, что началась история России все-таки не с монгольского нашествия. Началась с вполне европейской Киевско-Новгородской Руси. И Евразия здесь ни при чем. В начале была Европа.
В своем исследовании Вы пишете про «маятник», за раскачиванием которого можно следить на протяжении российской истории. Получается, что с одной стороны либеральная Европа, а с другой стороны – все-таки что?
Смотрите, я определяю для себя Россию как «испорченную Европу». Как и Америка, она является крылом европейской цивилизации, но крылом, испорченным монгольским игом. Никакая европейская страна не знала ничего подобного, не была на столетия порабощена варварами. Ведь ко времени нашествия в XIII веке Россия еще не была государством, как Польша или Венгрия, и монголы их тоже завоевали, они не остановились на России, это миф, что она преградила им дорогу, ничего она не преградила, они пошли и дальше, но прижиться там не смогли. Испорчена была Русь также открытой границей на востоке – это был колоссальной соблазн, ни у одной европейской страны не было такого гигантского пространство, которое она могла бы практически без сопротивления завоевать. И вдруг нормальная европейская Русь – по территории, по населению, по политике нормальная – превратилась в гигантскую евразийскую империю. Вот в двух словах, чем Россия была испорчена: Ордой и империей. У европейского генома России появился евразийский двойник.
Что в них все-таки заложено, в этих геномах – это ценности, политическая структура, культурное наследие?
Прежде всего, правовые нормы, положенные в основу общества. Вот допустим, при Иване III, а также при его последователях русское крестьянство было свободно и защищено тем, я называю крестьянской конституцией, а в просторечии это Юрьев день, который при Иване Грозном был отменен. Далее, было два типа отношения князя, сеньора, землевладельца к своим подданным. Ключевский, характеризуя переписку Ивана Грозного с Курбским, замечает, что Иван Грозный пишет о людях в России – все рабы, других он даже представить себе не мог. И Курбскому писал – «ты, мой раб». Но было и другое отношение, существовавшее начиная с XI века и до самого монгольского нашествия: князь зависел от своих дружинников, а дружинники служили ему по договору, и было древнее право отъезда, они могли заключить договор с князем, а могли и уйти. Тогда десятки князей беспрерывно воевали друг с другом и в этом смысле зависели от своей дружины, они не могли себе позволить относиться к своим дружинникам, как к холопам, иначе они просто лишились бы военной, а, следовательно, и политической силы. Вот это начало европейского, договорного генома.
А к чему восходит второй геном? Это то, что принесло монгольское иго?
Нет, это то самое второе отношение, и оно давно бы отмерло – в конце концов, речь идет о XI-XII веках – если бы не появился Иван Грозный, который превратил в холопов всю страну и воплотил это в целом ряде таких долгоиграющих институтов, как, например, крепостное право, просуществовавшее после него еще три столетия, и сакральное самодержавие с государем, практически равным богу на земле. Именно для Ивана Грозного иосифлянская церковь, ставшая при монголах главным землевладельцем и ростовщиком России и стремившаяся сохранить за собой больше двух третей всех земельных богатств России, придумала персональную мифологему, согласно которой он как земной человек может делать ошибки, как и все, но в божественной ипостаси ошибаться не может. Вот чем была испорчена Россия. Подавляющее большинство населения страны было обращено в рабов в буквальном смысле, они были холопами своих помещиков, и это существовало столетиями. А дальше, в послепетровские светские времена это сакральное самодержавие превратилось в политическое идолопоклонство.
Конфликт западников и славянофилов – это частное воплощение модели двух геномов?
Это одно из открытий второго тома «России и Европы», ведь в случае этого конфликта принято разделять историю России на допетровскую и петровскую. Так вот я говорю, что, во-первых, не было никакой Руси допетровской, потому что она была разделена на европейское столетие и на Московию, а во-вторых, точно так же не было никакой Руси петровской – была Россия, начиная от Петра I и заканчивая Александром I, Россия на восходе, развивающаяся страна, одна из передовых. А потом начинается совсем другая, начинается упадок. Симптомом этого упадка было рождение национализма, выразившегося сначала в славянофильстве, а потом в панславизме. Всегда, когда рождается национализм, мы знаем, что в стране начался упадок, и чем более интенсивен этот национализм, тем более глубок этот упадок. Я не считаю правильным называть европейских людей в России западниками. Я называю их русскими европейцами, потому что они действительно русские европейцы и Запад тут не при чем. Да, это одно из воплощений модели двух геномов. Другое дело, что в итоге славянофильство оказалось победоносным, и никаких других причин, кроме национализма, у России не было для того, чтобы придерживаться союза с Францией и так вступить в войну в 1914 году. Но на то он и маятник, что он качнется в одну сторону, а потом – в другую. То есть Россия не раз отрекалась от своей европейской идентичности, но всегда к ней возвращалась, чтобы потом снова потерять, но и снова обрести. Проблема заключается в том, как вывести Россию из этого заколдованного круга.
Про вред от раскачивания маятника понятно. А была ли какая-то польза от наличия в базовой структуре российских ценностей сразу двух геномов?
Не думаю. В Европейское столетие Россия была обыкновенной северо-европейской страной с южной границей на уровне Воронежа и хозяйственным и культурным центрами на севере, такой же страной, как Швеция. В ней появилось сословие богатых крестьян, богаче помещиков и, в отличие от помещиков, независимых от государства. И я не думаю, что маятник, который возник потом, после Ивана Грозного, принес России что-то хорошее.
А такой маятник – это исключительно русская особенность, или он характерен для кого-то еще? Ведь есть Турция, которая так же растянута между Азией и Европой. Мы чем-то похожи?
Нет, ничего похожего нигде нет. Еще много лет назад мой товарищ по кафедре в Нью-Йоркском университете Артур Шлезингер написал книгу «Циклы американской истории». Мы с ним этот вопрос обсуждали, и оказалось, что Америка тоже развивается циклически, по крайней мере, он исходил из этого, хотя и ему не удалось убедить свою публику. Только ее цикл состоит из двух фаз – реформы и стагнации. Но, несмотря на ту же цикличность, разница между Россией и Америкой заключается в том, что у России трехфазовый цикл: помимо реформы и стагнации, есть еще и контрреформа, которая приходит и сметает все, что сотворила реформа, и только потом начинается стагнация, после которой опять реформа, потом опять контрреформа, потом опять стагнация. Иначе говоря, уникальна ли Россия? Да. Ну никаким образом никогда Россия не вписывалась в евразийскую картину. Так что Европа подпорчена на обоих крыльях – она и в американском варианте тоже в известном смысле испорченная, но просто не до такой степени.
То есть Россия, как ни парадоксально, больше всего похожа на Америку?
С той разницей, что Россия была сверхдержавой дважды и очень тяжело переживала и до сих пор переживает свое развенчание, превращение в обыкновенную страну. Я не могу даже представить себе, что будет с Америкой, когда придет ее час и кто-то заместит ее на этом посту, на этой должности сверхдержавы. Любая страна, которой не посчастливилось стать сверхдержавой – а это на самом деле несчастье – потом жутко страдает. Россия уже однажды пережила обе фазы, которые проходит каждая сверхдержава – наступательную при Александре I, когда она стала победительницей Наполеона, а потом фантомную, с которой и связан национализм, он и есть функции фантомной фазы. Сейчас Россия снова глубоко в фантомной, послесоветской фазе. А когда-то Америка, еще во времена Некрасова, была любимой страной в России – заокеанский брат, так ее называли, не иначе. Как превратился этот заокеанский брат в злейшего врага – замечательная тема для исследования.
А есть ли для России выход из этого маятника, если его корни уходят так глубоко?
Понимаете, выход должен быть, потому что иначе Россия перестанет существовать. Наша надежда на то, что маятник, во-первых, еще работает и не кончился, а во-вторых, что когда-нибудь кончится. Во всяком случае, мы точно знаем, когда он начался – это 1581 год, когда был отменен Юрьев день. А все, что имеет начало, имеет и конец.
Но если за столько столетий этого не произошло?
Да, крот истории роет медленно, как говорил Маркс. Но роет. Вот смотрите на судьбу долгоиграющих нововведений Грозного. В 1700 году уничтожена моковитская фундаменталистская церковь, в 1762 году – всеобщее холопство, в 1861 – крепостное право, в 1917 – сакральное самодержавие, в 1953 – политическое идолопоклонство, в 1993 – общинное рабство. Осталась имперская государственность. И все-таки счет 6:1 в пользу европейского генома. Кроме того, Россия много столетий просуществовала в ситуации беспрерывного маятника, но сейчас она дошла до предела, до той точки, где маятник продолжаться больше не может.
А в чем критичность этой точки, что больше не может?
Ну, скажем, в XVII веке, казалось, что Россия отстала навсегда. Но тогда еще была возможность догнать. На самом деле, все дело в технологиях. Если Россия будет продолжать сейчас пребывать в той стадии, в которой она находится, то она превратится и даже уже превратилась в новую Московию, как это было при Николае I и при советской власти, и дальше технологии ей уже не позволят догнать. Кончилось время, когда Россия могла догонять Запад, потому что благодаря технологическому процессу разрыв становится все более непреодолимым.
А Вы думаете, что эта точка сейчас? Обычно экономисты, когда говорят о критическом расхождении, указывают на начало ХХ века, после которого страны разошлись так, что уже никогда не сойдутся. Не пройдено ли?
А вот на этот вопрос я ответить не могу. Этого я не знаю. Я исхожу из того, что маятник продолжается, что сегодня пропасть еще не так глубока, не так непереходима, как она будет, скажем, полстолетия спустя или к концу XXI века. Вот тогда Россия просто станет добычей соседей. Уже даже есть претенденты на ее территорию, если учитывать, что плотность населения в Сибири, скажем, два человека на квадратный километр, а рядом Китай, где она – сто. То есть это несопоставимо. Она больше не сможет удержаться.
А можно ли проследить динамику этого маятника? Вот в XIX веке циклы могли смениться за одно поколение, но потом большой советский период, маленький ельцинский, сейчас снова откат.
В принципе, существует историческое ускорение. Ну, скажем, в XVII веке это могло продолжаться столетие, а когда Советский Союз попытался повторить этот опыт – опыт изоляции от остального мира, то до столетия уже не дотянул, даже до трех четвертей столетия. То есть все ускоряется, так что я не могу сказать, что разворот маятника произойдет на моем веку, но вот на вашем… В этом я и пытаюсь убедить публику, но пока не получается.