«В 1917 году русская армия и народ сознательно сделали свой выбор»
- Вкладка 1
Игорь Гребенкин - доктор исторических наук, профессор Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина, в 2015 году выпустил книгу «Долг и выбор. Русский офицер в годы мировой войны и революции. 1914-1918 гг.». Выдвинут на соискание Премии Егора Гайдара 2016 года в номинации «За выдающийся вклад в области истории».
По первому образованию вы специалист по радиотехнике. Почему затем решили стать профессиональным историком?
Да, действительно, в молодые годы я окончил Рязанский радиотехнический институт – отличный вуз, которому я очень благодарен за свое становление как взрослого человека и молодого специалиста. Будучи по складу ума абсолютным гуманитарием, я с отличием окончил инженерный факультет и получил диплом специалиста по автоматизированным системам управления. После этого я призвался в армию, где мои навыки инженера были востребованы. Срочную службу я проходил на офицерской должности в истребительной авиации ПВО. Это был мой сознательный выбор – в то время выпускники гражданских вузов не были обязаны служить.
Какие это были годы?
Конец 80-х, завершающий период перестройки. Во время двух лет своей военной службы я застал очень сложный период в жизни нашей страны, связанный с кризисом и деструкцией всей советской системы. Эти события, а затем и распад СССР впоследствии во многом повлияли на мои интересы и дальнейший выбор профессионального пути. Уже имея инженерное образование, я поступил на исторический факультет, а после его окончания пошел в аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и начал работать в университете.
Вообще говоря, профессиональное изучение истории – это особая стезя. Мое глубокое убеждение, что всерьез заниматься исторической наукой должен зрелый человек со сформировавшимися интересами и со сложившейся культурой мышления. Теперь, спустя годы, я могу с уверенностью сказать, что инженерное образование многое мне дало как будущему историку.
Что именно?
Широту кругозора, системность и дисциплину мышления. Сочетание технического и гуманитарного образования встречается редко, но всегда дает его обладателю определенное профессиональное преимущество.
В сферу ваших научных интересов входит период российской истории на рубеже XIX-XX веков, история русского офицерства во время Первой мировой войны, революции и Гражданской войны. Чем вас так привлекла именно эта эпоха и эта тематика?
Во-первых, я убежден, что русская революция 1917 года – несомненно, одно из самых значимых мировых событий XX века. Она определила весь последующий тренд цивилизационного развития не только России, но и, например, Старого Света (Европы, Азии и Африки) точно. И революционные события 1917 года имели весьма сложную природу: там есть что изучать и исследовать. Неслучайно они сейчас привлекают такое общественное внимание и зачастую становятся полем всевозможных спекуляций и фальсификаций.
Во-вторых, на выбор именно этой проблематики сильно повлиял мой личный и социальный опыт. Будучи молодым человеком и молодым офицером, я своими глазами наблюдал, как моя страна все глубже и глубже погружалась в трясину политического и социального кризиса. Для меня и моего поколения все эти события имели самые серьезные последствия, поскольку нам всем пришлось за это заплатить немалую цену: кому – судьбой, а кому – даже и жизнью. Поэтому для меня было логичным и естественным обратиться к истории русской революции начала XX века и к судьбам российского офицерства того времени.
Вы увидели определенное сходство в событиях 1917 года и 1991-го?
Конечно, для меня это была самая очевидная аналогия. Хотя поначалу это был еще не профессиональный, а скорее социально заинтересованный взгляд. Когда я обратился к истории начала Гражданской войне, мне захотелось понять, как в очень короткий период времени общество оказалось втянутым в жесточайшую непримиримую конфронтацию. Свою первую научную работу я посвятил становлению белого движения, в частности Первого Кубанского похода Добровольческой армии.
Знаменитый Ледяной поход начала 1918 года?
Да, тот самый. Затем я решил на эту проблему взглянуть шире и рассмотреть, каким же образом Гражданскую войну предопределил поздний этап истории Российской империи.
Что именно?
Как Первая мировая война объективно стала ступенью к новой русской смуте, как на перемены начала XX века реагировало общество, как оно постепенно поляризовалось и втягивалось в вооруженное противостояние. Изучая все это, я увидел, что наиболее значимыми участниками тех событий были именно военные.
Вы упомянули о многочисленных спекуляциях и фальсификациях, связанных с этим историческим периодом. Какие в нынешнем массовом сознании существуют наиболее распространенные мифы о роли русской армии в революционных событиях того времени? Развенчивает ли некоторые из этих заблуждений ваша книга «Долг и выбор. Русский офицер в годы мировой войны и революции. 1914-1918 гг.», вышедшая в прошлом году?
Поскольку книга задумывалась как историческое исследование, я не ставил перед собой задачи анализа типичных исторических стереотипов общественного сознания и тем более развенчания каких-либо мифов. Хотя, конечно, любое объективное историческое исследование вполне может диссонировать с распространенными у большинства людей представлениями о событиях прошлого. Мы сейчас живем в такое время, когда голос науки слабо слышен обществом и массовым потребителем.
Разумеется, таких стереотипов огромное множество, но я сосредоточусь на одном из них. У нас до сих пор в качестве главной причины разложения старой русской армии в 1917 году называют пропаганду левых партий, в основном большевиков. Но в это время пропагандистскую работу в войсках имели возможность вести все политические силы, а также и высшее военное командование. Но антивоенная пропаганда левых интернационалистов оказалась успешнее остальных ввиду того, что именно к ней армия оказалась наиболее восприимчивой.
Но почему?
Политический переворот февраля 1917 года и свержение монархии давал основания многим надеяться, что смена формы правления в России непременно быстро приведет к радикальным и позитивным изменениям в общественно-политической жизни страны. И, конечно же, главные ожидания связывались со скорейшим окончанием Первой мировой войны, которая к этому времени давно стала непопулярной в обществе. К весне 1917 года люди окончательно перестали понимать, зачем и ради чего она ведется. Это была первая причина успешности антивоенной левой пропаганды.
Кроме того, русская императорская армия в течение первых трех лет войны представляла собой довольно-таки специфический социальный феномен – массовая армия военного времени. Понятно, что в таком качестве она неизбежно переставала быть надежным инструментом в руках власти. Это был многомиллионный сплав всех социальных групп российского общества, в наибольшей степени отражающий их настроения. Поэтому в период от февраля до октября 1917 года армия стала наиболее ярким выразителем всех социальных процессов в России.
То есть известная фраза «армия – это срез общества» как нельзя лучше характеризует российскую ситуацию 1917 года?
Конечно. Никто в 1917 году не распропагандировал русскую армию и русский народ. Они тогда свой выбор сделали сознательно.
Тут есть один существенный момент. У нас до сих пор живуч образ, например, белогвардейцев как «офицеров в белых перчатках», как некой «белой кости». Но на самом деле большинство кадровых военных старой русской армии погибли в сражениях 1914-1915 годов, а взамен них призывали вчерашних студентов и прочих интеллигентов. Иными словами, в 1917 году это уже была не та армия, с которой Россия вступила в Первую мировую войну. Разве не так?
Это, бесспорно, так, но у меня есть одно замечание по этому поводу, о котором, кстати, на страницах моей книги подробно говорится. Да, действительно, во время Первой мировой кадровый офицерский корпус понес значительные потери. Но было бы неверным полагать, что он был практически полностью выбит в первый год войны. Наибольшие потери на фронте, как это обычно бывает, были среди младшего офицерства, среди офицерской молодежи. Затем их сменили вновь произведенные в офицерские чины и призванные из запаса, и уже на их плечи легли последующие боевые потери. Но во главе армии всю войну оставался практически тот же кадровый генералитет, те же штабные офицеры. И хотя к тому времени армия стала по-настоящему массовой, значительную долю ответственности за происходящие в ней процессы несло командование, состоящее из прежнего кадрового офицерского корпуса.
То есть то, что в итоге случилось со старой русской армией, было неизбежно?
Происходящие в армии процессы были объективны, поскольку таковым было русское общество. Массовая мобилизация, равно как и демобилизация, всегда таит в себе большие опасности. Кстати, в 1914 году наиболее прозорливые военачальники и политики понимали, что в случае большой войны с демобилизацией такой огромной армии могут возникнуть серьезные проблемы.
Почему?
Они помнили печальный опыт русско-японской войны, когда демобилизация русских войск в Манчжурии в 1905 году привела к настоящему социальному взрыву и череде солдатских восстаний, которые властям удалось подавить с огромным трудом. То же самое повторилось и 1917 году, только уже во всероссийском масштабе. Русская армия стала главным топливом для революции и поставщиком человеческого материала для будущей Гражданской войны.
Ваша книга заканчивается событиями 1918 года, когда в ходе Гражданской войны русское офицерство раскололось: одни примкнули к белым, другие – к красным. Насколько для них этот выбор был сознательным и добровольным? Например, сейчас некоторые исследователи говорят, что те офицеры, которые воевали на стороне большевиков, пошли на это только под угрозой расстрела их семей, остававшихся в заложниках у красных.
Недоверие, скоропалительные, бессудебные расправы – все это, конечно, было. Но надо помнить, что к началу Гражданской войны каких-либо четко выраженных политических предпочтений офицеры не имели. Конечно, белое движение во многом базировалось именно на них, но офицерский корпус – это прежде всего корпорация профессиональных военных. Поэтому в условиях грандиозного общественно-политического катаклизма, офицерство поляризовалось и раскололось, как, впрочем, и все остальные социальные группы.
Но для любого военного профессионала сам род его занятий является жизненной ценностью, а военная служба всегда неотделима от государства и государственности. Поэтому в условиях Гражданской войны перед русским офицерством встал тяжелейший вопрос: с каким государством себя отождествлять, что теперь является истинной Россией? И в этой ситуации каждый сам для себя делал свой выбор. Одни не просто поддержали, а составили основу белого движения – неслучайно многие отмечают, что его политический облик был несколько смутным и размытым. Это действительно так, поскольку военные не отличались высокой политической культурой.
А разве в тогдашней России много кто отличался высокой политической культурой?
Конечно, это был удел очень тонкого слоя элиты. Но, возвращаясь к русским офицерам, хочу сказать, что среди них нашлось немало и тех, кто добровольно пошел на службу к большевикам.
Кто это был и по каким причинам они сделали такой выбор?
В основном офицерская молодежь, но были и люди гораздо старше и опытней. Трудно для них всех выводить какие-то общие мотивы, но они на этот шаг пошли вполне осознанно, поскольку пришли к выводу, что большевистская РСФСР отныне и есть настоящая Россия.
Как вы думаете, почему они так решили?
Они увидели, что большевики с первых своих шагов занимаются новым государственным строительством и формируют Красную Армию (первоначально она называлась Социалистической). Потребовалось два-три месяца, чтобы тысячи офицеров пошли на службу к новой власти, не поддерживая ее политически. Большинство из них, не разделяя идеологических постулатов большевистского режима, приняли его как новую форму российской государственности. Особенно активизировался этот процесс незадолго до заключения Брестского мира, когда резко усилилась конфронтация с Германией.
Можно ли хотя бы примерно сказать, в каком соотношении раскололось российское офицерство в годы Гражданской войны? Кого среди них было больше – сторонников или противников большевиков?
Ситуация была очень динамичной – по мере разрастания Гражданской войны она постепенно втягивала в свое горнило огромные людские массы и воинские формирования. Например, по оценке нашего замечательного историка Александра Григорьевича Кавтарадзе, на начальном этапе конфликта (до весны 1918 года) во всех антибольшевистских вооруженных формированиях насчитывалось не многим более пяти тысяч офицеров. В это же время на службе советской власти оказалось в полтора раза больше их бывших сослуживцев – приблизительно восемь тысяч человек.
Как вы считаете, многое ли Красная армия, а затем Советская армия и нынешние российские Вооруженные силы унаследовали из традиций дореволюционной Русской императорской армии?
Это очень интересный, а для моей книги еще и концептуально важный вопрос. В советское время существовало представление о том, что революция 1917 года начала в истории России совершенно новую эпоху, где абсолютно все было построено с нуля. Но в реальной жизни все было гораздо сложнее, и несмотря на случившийся гигантский социальный переворот, предыдущий исторический опыт государственного строительства совсем отвергнуть было невозможно. Российская военная традиция не пресеклась в 1917 году, а в годы Гражданской войны она была одинаково представлена по обе стороны фронта.
Уже после окончания войны, в 1920-х годах, доля бывших офицеров Русской императорской армии составляла более трети всего командного состава Красной армии, а на флоте – не менее половины. И далеко не все из них впоследствии были уволены или репрессированы – многие «военспецы» окончили военную службу естественным порядком. К началу Второй мировой войны значительная часть командования Красной армии состояла из бывших офицеров старой русской армии, прошедших поля сражений Первой мировой. Они были даже среди маршалов Советского Союза, получивших это звание в годы Великой Отечественной войны. Более того, двое из них и вовсе во время Гражданской войны первоначально были в рядах противников советской власти.
Это кто?
Я говорю о Говорове и Баграмяне. Поэтому, без всякого преувеличения, в судьбах русского офицерства отразилось все то, что пережил наш народ в XX веке. Безусловно, Красная армия, по понятным причинам отвергнув внешнюю составляющую Русской императорской армии, во многом унаследовала ее военную традицию. Подлинное содержание этой традиции основывается на понимании того, что военная служба – это профессиональный труд, особая социальная миссия и долг перед народом и Родиной. Я уверен, что все эти нравственные ориентиры были восприняты как советскими Вооруженными силами, так и армией современной России.