«Уже шестой год снижаются реальные доходы людей. Что это за устойчивость?»
- Вкладка 1
Абел Аганбегян — доктор экономических наук, заведующий кафедрой экономической теории и политики факультета финансов и банковского дела РАНХиГС, академик РАН, один из ведущих российских исследователей социально-экономического развития России в период перестройки и рыночных реформ. В 2019 году выдвинут на соискание Премии Егора Гайдара «За выдающийся вклад в области экономики».
Вы были советником по экономическим вопросам президента Михаила Горбачева, но в интервью об этом рассказываете не так часто. Почему?
Официально я не был ни помощником Горбачева, ни его советником. Я никогда не работал в его аппарате или в аппарате ЦК.
Горбачев окончил юридический факультет МГУ и сельскохозяйственный институт, начинал как секретарь Ставропольского краевого комитета компартии, потом стал секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству. Когда в 1982 году генеральным секретарем ЦК КПСС стал Юрий Андропов, он поднял статус Горбачева, назначив его секретарем ЦК, ответственным за всю экономическую политику. Конечно, экономику он знал недостаточно. Тогда он посоветовался с академиком Татьяной Ивановной Заславской, крупным специалистом по социальным проблемам, в том числе проблемам села. Мол, не могли бы вы сказать, с каким видным экономистом в стране мне было бы комфортно общаться? Она назвала меня. Михаил Сергеевич несколько раз приглашал меня на свои совещания и, видимо, убедившись, что я адекватный человек, стал мне поручать проработку разных экономических вопросов.
Я работал на дачах ЦК КПСС, где готовились его выступления или другие материалы. Встречался с ним десятки раз по разным вопросам. Договорились, что я остаюсь работать в Академии Наук. Зачем академику быть в должности помощника или советника? Я руководил научным учреждением. Мне эта работа нравилась. Но я пообещал ему уделять необходимое время. Сначала я работал в Новосибирске, но мне было неудобно, поскольку приходилось часто ездить в Москву — туда-сюда. А когда Горбачев стал генсеком, то сказал мне, что нужно переехать в Москву. По сути, это было указание, я вынужден был переехать. Сначала без семьи, поскольку не было у меня в Москве ни комнаты, ни квартиры. Потом мне выделили квартиру, я перевез семью. Наше сотрудничество наиболее полно длилось с 1983 по 1987 год. В 1987 году, после пленума ЦК КПСС, на котором рассматривалась новая система управления страной, Михаил Сергеевич отошел от систематических занятий экономическими делами и больше занялся международной политикой. Тогда в этом плане было напряженное время — время его визита к Рональду Рейгану, куда он меня тоже взял в качестве экономиста. После этого я уже общался с ним не систематически, редко.
Вы сказали, что были академиком и любили свою работу. Но для вас было важно консультировать, помогать советами, знаниями?
Это долг любого. Я же был членом партии, это было другое время. Помочь генеральному секретарю — это большая честь. И мне самому интересно было. Хотя эта проблематика и не была моей специализацией. Я в те годы занимался эконометрикой, был специалистом по применению математики и вычислительной техники в экономических исследованиях. В эконометрике есть несколько разделов, самый важный из которых был создан лауреатом Нобелевской премии Леонидом Канторовичем, нашим выдающимся ученым, моим наставником. Я развивал его идеи. Он доказал так называемую теорему двойственности, тем самым положив начало большому научному направлению в математике — направлению оптимизации. Вначале это была линейная оптимизация, то есть при линейных ограничениях, а дальше она была развита и стала большим направлением. Канторович создал целое направление оптимальных решений и в экономике, разработав важнейшие классы таких экономических задач. Начиная с простой задачи загрузки оборудования и заканчивая большими макрохозяйственными проблемами, где нужно найти оптимальный вариант решения из всех возможных. За это Канторович получил Нобелевскую премию по экономике. Это единственная Нобелевская премия по экономике, полученная советскими и российскими учеными. Вернее, из числа русских экономистов был еще в 1973 году награжден Василий Леонтьев, но он к моменту получения премии уже давно стал американцем, будучи россиянином по происхождению. До отъезда он работал в статистическом управлении в Госплане в начале 1920-х годов.
В мемуарах людей, работавших с Горбачевым, часто описывается ситуация, когда эксперты по экономическим вопросам советовали ему радикальные реформы, но он предпочитал обойтись меньшими мерами. Такая ситуация случалась и с вами? Что вы тогда ощущали как экономист?
Да, были случаи, когда Михаил Сергеевич не принимал важных решений. В частности, новый порядок управления сельским хозяйством, введенным по инициативе Горбачева в конце брежневского периода, себя не оправдал. Заславская, Владимир Александрович Тихонов и я написали доклад на эту тему, доложили Михаилу Сергеевичу, но он с нами не согласился и предлагаемых мер не принял. Вместе с тем, в своих высказываниях, особенно в 1985-1986 годах, он был более радикальным, в отличие, например, от Николая Рыжкова, который поначалу не верил в рынок и даже называл его «базаром». В этом смысле взгляды Горбачева были более радикальными и глубокими. Но это была «перестройка» на словах. Горбачев — с ног до головы политик. Для него экономика — лишь одна из областей. А я, консультируя его, долго не понимал этого. И еще искренне удивлялся, что он говорит одно, но реально в жизнь этого не проводит. А ведь он хорошие вещи говорил, но не реализовывал их. Пятилетний план был составлен очень невысокого, на мой взгляд, качества. Решения по реформе, которая была затеяна ради достижения «социализма с человеческим лицом», принимались путем компромисса, поэтому не были цельными. Механизм, который был предложен для предприятий того времени, имел одну крупную ошибку: в нем не было нормального регулирования зарплаты, связанного с производительностью. В результате зарплата вышла из подчинения, стала расти быстрее, чем производство. При этом цены были централизованы, товары в рознице начали исчезать.
С 1988 года в стране стал нарастать дефицит, в 1989 году дефицит стал уже всеобщим, в 1990 году появился колоссальный «черный рынок», когда на всех углах втридорога продавалось то, что «изымалось» из магазинов. Пытаясь выйти из сложившегося положения, мы истратили свой золотой запас, влезли в 100-миллиардный долг в долларах. Не могли этот долг возвращать, в итоге с нас при поставках стали брать предоплату. И — начался кризис. Его видимой причиной было неудачное реформирование и нехватка финансовых резервов при внешнеторговых закупках из-за снижения в то время цен на нефть и другие сырьевые товары, преобладающие в экспорте СССР. Хотя более глубокая причина кризиса — это неспособность социалистической системы решать назревшие научно-технологические вопросы, быть на уровне современных научно-технологических трендов, что нарастало в период десятилетнего брежневского застоя. Все это постепенно в сочетании с политическими разногласиями центра с республиканскими элитами, в том числе в РСФСР, привело к распаду СССР, трансформационному кризису, шоковому переходу к рынку, неудачной приватизации, потере всех сбережений у людей в результате инфляции.
Часто высказывается такое мнение, что все было хорошо, а потом пришел Гайдар и все развалил. Что думаете об этом?
Это — неправильное мнение. Егор Тимурович Гайдар был экономистом очень высокого класса. Достаточно открыть его книгу «Долгое время. Россия в мире» — это лучшая монография о переходе от социализма к капитализму, с анализом долговременных тенденций. Эту книгу мог написать только очень крупный экономист. Он работал корреспондентом в «Коммунисте», потом в «Правде», ездил по стране, анализировал реальные проекты, вникал в их суть, а не «хватал по верхам». Он и его группа были единственными, кто заранее готовился к переходу к рынку. Он же до того, как пойти в правительство, два года возглавлял Институт экономической политики при правительственной Академии народного хозяйства. Там работало более 60 человек. И лишь один человек был в возрасте — Евгений Григорьевич Ясин. Всем остальным было по 25-35 лет. И Егор Гайдар был признанным лидером среди них.
Ельцин поручил Гайдару сформировать правительство, и он собрал правительство единомышленников, которое провело коренные реформы и, прежде всего, либерализацию цен и приватизацию. Благодаря реформам мы перешли к той экономической системе, которая существует сейчас. Перешли не очень удачно, со многими ошибками. Но если бы это делали другие, а не он, ошибок было бы больше, поскольку он был наиболее подготовленный здесь человек. Однако не было подготовленных министров, директоров, руководителей — мы же не жили в рынке, не понимали, что это такое. Мы и не слышали таких слов, как маркетинг, эккаунтинг, корпоративные финансы, международный бизнес. Это была другая реальность. Безусловно, он допустил немало ошибок, но они видны «задним умом», спустя годы.
Худшее время для страны связано не с Гайдаром, худшее время — это 1993 год, когда к руководству экономикой пришел Виктор Степанович Черномырдин — выдающийся хозяйственный руководитель в советской системе, но мало понимающий возникающую рыночную экономику. Он, вместо того чтобы сдержать инфляцию, привязать курс рубля к доллару или европейской валюте, вдруг запустил печатный станок и стал раздавать деньги предприятиям, чтобы они погасили долги и начали работать. Это привело к тому, что цены в 1993 году выросли в 9,8 раза. А осенью 1993-го промышленность просто встала. Тогда опять позвали Гайдара, чтобы запустил производство. Правительство тогда еще не владело инструментами рынка, а Егор Тимурович — уже владел. Он очень многому научился, и если бы ему доверили продолжение реформ, мы бы сейчас жили намного лучше. Но история не знает сослагательного наклонения.
Как думаете, почему людям так сложно согласиться с этим?
Люди оказались в ужасном положении. Они не понимали, что Гайдар принял страну осенью 1991 года — уже в разваленном состоянии, в тяжелом кризисе, без каких-то финансовых запасов, с большими долгами, когда регионы сомневались, платить ли в центр налоги. Деньги тогда ничего не стоили, а Гайдару удалось восстановить цену денег. Цена денег сплотила страну, которая тогда буквально распадалась. Он распад предотвратил. Поэтому, по гамбургскому счету, Гайдар сделал великое дело — он сохранил Россию. Он не допустил экономической катастрофы с гиперинфляцией и колоссальной безработицей. Безработица могла достичь тогда не 13%, а гораздо больше. Так что неправильно на него все валить — равно как и на Анатолия Чубайса. Это не Чубайс придумал бесплатную приватизацию, которая была большой ошибкой. И Чубайс, и Гайдар хотели провести совсем другую приватизацию, но Дума приняла свое популистское решение. Тогда они подумали, пусть уж будет хоть такая приватизация, чтобы не было возврата назад. Они это сделали — и возврата назад не было. И весь переход к новой экономической системе был мирный. Не было Гражданской войны, как в 1917 году. Да, это было ужасно. Число бедных выросло до 40 млн человек, масса нищих, уровень жизни у многих опустился. Зато у людей появилось право выбора, изобилие товаров в магазинах, заинтересованность в зарабатывании денег, возможность выезжать на отдых, учиться, ездить. Никакого тебе больше диктата партии, никаких «шаг влево, шаг вправо», запрещено.
Но какого-то значительного подъема уровня жизни, кроме уровня свободы, мы, увы, не добились, не выросла и производительность труда, не увеличился валовый продукт, сократился объем промышленности. Уже двадцать восемь лет мы «топчемся на месте». А все потому что мы так и не завершили переход к цивилизованной рыночной экономике. Мы так и не создали главное ядро рыночной экономики — механизм развития, двигатели роста. Рынок толкает экономику вперед. Если вы создали рынок капитала, то у вас есть откуда брать деньги. Если вы не создали конкуренции, которая заставляет вас вкладывать капитал, совершенствоваться — вы отстанете. У нас нет нормальной конкурентной среды. Гайдар этого не успел сделать, он проработал около одного года. А после во главе страны стояли люди, которые просто не понимали, что такое рыночная экономика. Гайдар ее специально изучал: ездил в Польшу, Чехословакию, проводил конференции, приглашал иностранных ученых. Он имел конкретный план. Ведь почему именно его пригласил Ельцин? Потому что он представил подробный доклад о том, как перейти к рынку — по шагам. Никто такого развернутого и обоснованного плана в то время не имел.
Как вы относитесь к мнению о том, что России вообще не стоило переходить к рынку и нужно было искать другую модель?
Как это не стоило? Мы бы тогда пропали, страна бы раздробилась.
Это была реальная угроза?
Конечно! Когда отделились союзные республики, автономные республики стали требовать от центра, чтобы с ними был заключен договор. Мы вам даем налоги, а вы нам что? С таким требованием выступили Татарстан, Якутия, и они добились особых условий. На Урале хотели создать Уральскую республику, на Дальнем Востоке оргкомитет хотел восстановить Дальневосточную республику, которая была в 1920-е годы. Дело шло к тому, что Россия уже была бы не федерацией, а что-то вроде СНГ. Но как только деньги снова обрели силу (а что такое регион и губернатор без денег?), регионы снова сплотились вокруг центра, у которого были деньги, появилась какая-то единая политика.
Гайдар спас Россию от худшего. Но он пришел в жутких условиях, когда уже начался экономический кризис с дефицитом, внешнеэкономическими долгами. Он пришел, когда были подписаны соглашения о разоружении, когда из 9 миллионов человек, занятых в оборонном секторе, 7 миллионов человек на территории СССР оказались без работы. Это были лучшие кадры, лучшие специалисты.
Гайдар стоял перед необходимостью немедленного, шокового перехода к рынку. В том числе потому, что крестьяне не везли зерно на элеваторы, с которых зерном снабжалась вся страна, в том числе централизованный Птицепром и Свинопром, так как потому что централизованная цена на зерно была низкой. Никто не хотел по такой цене сдавать урожай. Мы бы порезали весь скот без зерна, и зерно бы испортилось. Шахтеры бастовали. Котельные были пустыми перед самой зимой. Нас ждала не только голодная, но и холодная зима. Из-за этих забастовок большинство котельных на угле не имели его зимнего запаса. Правительство Гайдара по праву называли «правительством камикадзе». И он не допустил ни голода, ни холода — немедленно проведя либерализацию цен и вернув цену деньгам. Да, численность нищих выросла, но все же жизнь продолжалась. Во второй половине 1992 года удалось даже частично повысить доходы населения, немного смягчив тяжелые потери средств. А к осени Гайдар выпал из дела. Вот так это было.
Вы сказали, что мы уже двадцать восемь лет топчемся на месте.
Да. Если вы возьмете объем нашего валового продукта 2018 года в процентах к его объему 1990 года, то это будет рост 5-10%. Это не рост. А объем промышленности будет на 20% ниже. Сельское хозяйство на уровне. Объем инвестиций в основной капитал в два раза сократился. У нас очень низкая доля капвложений в валовом продукте. В советское время было 40%, сейчас — 17%. Поэтому мы не развиваемся.
Снизилась и доля отраслей «экономики знаний» (НИОКР, образование, информационно-коммуникационные и биотехнологии, здравоохранение) в составе ВВП с 20-25% в советское время до 14% сегодня. А ведь эти инвестиции и вложения в «экономику знаний» — главные драйверы социально-экономического роста страны.
Какой бы вы дали совет в такой ситуации?
Я имею представления о том, что надо сделать. Но не я ее придумал, а эксперты, мнения которых я пытаюсь суммировать. Когда я вернулся в Москву в 1985 году по указанию Горбачева, у меня уже не было возможности заниматься теми научными исследованиями, что я проводил с коллективом в Новосибирске. Тогда я занимался прикладными исследованиями, строил народно-хозяйственные модели, рассчитывал по ним всякие показатели, создавал модели отраслевые, территориальные. Фактически руководил экономико-математическим институтом, который мы создали в Сибири. В Москве я был вынужден переквалифицироваться и заняться макроэкономикой России, ее социально-экономическим развитием. И сейчас я каждый день прорабатываю литературу, делаю выписки, раскладываю по папкам, читаю на эту тему лекции, издаю книги.
Что надо делать сейчас для того, чтобы перестать топтаться на месте? Надо перейти к форсированным инвестициям в основной капитал, а также форсированным вложениям в человеческий капитал, а именно в сферу «экономики знаний» — главную составляющую человеческого капитала. При нынешних объемах инвестиций в основной капитал и в человеческий капитал экономического роста не может быть. У нас доля инвестиций в валовый продукт составляет 17%, в развитых странах — 20%. Доля экономики знаний в валовом продукте у нас всего 14%, в Европе — 30%, а в Америке — 40%. При этом они наращивают экономику на 1,5-2% в год. А на сколько мы должны расти, если у нас не 20 и 35%, а 17 и 14%? Мы закономерно находимся в стагнации. Если мы хотим выйти из стагнации, то мы должны долю инвестиций в валовом продукте повысить сначала до 25% — тогда мы выйдем на рост 3-4% в год. Подом повысить инвестиции до 30-35% — тогда мы выйдем на рост в 5-6% в год. И это — при условии не менее резкого повышения доли вложений в «экономику знаний». Мы позорно мало инвестируем в образование, в здравоохранение, в информационные технологии и мизер — в три раза меньше, чем в советское время — в НИОКР.
Но прежде чем перейти к финансовому форсажу, нужно создать для него условия. Где взять эти деньги? Куда эти деньги направить в первую очередь? Надо, чтобы предприятия были заинтересованы взять и окупить эти деньги. Массово под нынешние 10% инвестиционный кредит не возьмут. Его возьмут при ставке максимум в 5%. Значит, нужно дальше снижать ключевую ставку, которая недавно была установлена в размере 6,5%. Но 10-процентные инвестиционные кредиты от этого пока не сократили свои ставки. Надо заинтересовывать предприятия техническим перевооружением, дать им налоговую паузу, облегчить им мобилизацию собственных инвестиций, освободив от налога ту часть прибыли, из которой они черпают инвестиции. Нужно хотя бы в полтора раза сократить сроки амортизации. Вообще нужны серьезные стимулы. В частности, при техническом перевооружении предприятий или создании новых мощностей в высокотехнологических отраслях надо давать на время налоговую паузу, таможенные и административные льготы. Нужно проводить структурные реформы, снимать препятствия с пути форсированный инвестиций и экономического роста. А таких препятствий у нас тьма.
Нужно коренное изменение экономической политики, иначе нельзя. Потому что стагнация, в отличие от кризиса, не имеет внутри себя механизма выхода. Напротив, в рамках стагнации вызревают и развиваются тренды, которые тянут экономику вниз. Это отток капитала, негативные демографические сдвиги, отсутствие платежеспособного спроса, снижение реальных доходов, сокращение инвестиций в основной капитал и вложений в человеческий капитал, устаревание фондов, сокращение реального бюджета из-за того, что доля налогов от нефти не растет, а снижается. Поэтому нам нужно преодолеть не просто стагнацию. Нам нужно преодолеть и указанные негативные тренды. Для этого нужны коренные меры. В нашем правительстве, как мне кажется, этого не понимают и принимают поэтому частичные меры, продолжая проводить старую социально-экономическую политику, усугубляющую нашу стагнацию.
Вы думаете, не понимают?
Убежден. Это видно по действиям. Они же ничего коренного не предпринимают. Напротив, приняли меры, ухудшающие социально-экономическую ситуацию — подняли НДС, затормозили и повысили стоимость жилищного строительства, копят профицит, снижают курс рубля и так далее, не говоря уже о пенсионной реформе.
Может быть, у них есть другие причины этого не делать?
Какие могут быть причины? Я исключаю, что они хотят сделать жизнь людей хуже. Не сознательно же они снижают уже шестой год реальные доходы населения. Это происходит помимо их воли. Государственные инвестиции сокращены на 25% за последние несколько лет. Но не они сократили. Ведь не было совещания, на котором бы премьер, вызвал все ветви власти и поставил задачу сильно снизить инвестиции. Этого ведь не может быть.
А не обидно вам, что у нас все так происходит?
Обидно! Я даже иногда ночи не сплю, просыпаюсь и все думаю, почему все это?.. Я же этим занимаюсь каждый день, а в итоге глупость за глупостью. Национального проекта по снижению бедности в России нет. Нет ни одного проекта, где были бы слова «технологический прорыв», «технологическое обновление», «технологическое перевооружение». Ни действующего производства, ни новых технологических отраслей. Как же вы собираетесь возобновлять рост экономики без технологических обновлений? Это невозможно. У нас 23% машинного оборудования и транспортных средств работает свыше сроков амортизации. Их выбросить нужно, заменить. Но валюты нет, отток. Чтобы найти один миллион долларов и вернуть долг, который ты брал в долларах, сейчас нужно в два раза больше рублей. Это огромный ущерб стране. Им кажется, видимо, что само все будет улучшаться. А оно — закономерно ухудшается. Не знаю, на что они надеются. Надеяться сейчас не на что, кроме как на себя. Положение у нас непростое. А многие руководители довольны, что у нас в экономике «все хорошо», что мы «устойчиво развиваемся». При этом уже шестой год снижаются реальные доходы людей. Что это за устойчивость?
Но я сохраняю оптимизм, стараюсь замечать лучшее, потому что в каждой сфере у нас есть люди, работающие на высочайшем мировом уровне. А значит, у страны огромные, пока не использованные возможности.