«Нам все равно не уйти от задачи построения эффективной экономики»
- 1
Вы входите в состав Экономического совета при Президенте РФ и Консультативный совет при Центральном банке, много консультируете и часто выступаете экспертом. Сейчас, когда такая непростая ситуация, по поводу чего обращаются за советом?
На самом деле правительство регулярно общается с экспертами и обсуждает с ними самые острые проблемы. Сейчас таких проблем несколько. Первая – это денежно-кредитная политика. Понятно, что здесь сложилась очень непростая ситуация: с одной стороны растет инфляция, с другой – сделан последний шаг к плавающему рублю, одновременно продолжается падение цен на нефть, и еще санкции. А вторая проблема – это бюджетные риски. На прошлой неделе в рамках Общественного совета при Министерстве финансов был создан специальный комитет по бюджетным рискам, который я буду возглавлять, то есть приходит понимание, что в этой области должна вестись серьезная систематическая работа. Необходимо выявлять все потенциальные источники рисков, анализировать условия, при которых они могут проявиться, оценивать последствия различных рисков , в том числе долгосрочных, для экономики, определять, достаточно ли у правительства возможностей для того, чтобы реагировать на эти риски. Сейчас, когда так усилилась неопределенность всех экономических показателей, нужно строить бюджетную, да и всю экономическую политику так, чтобы контролировать риски, не давая им выйти за разумные пределы.
А какого рода сейчас существуют бюджетные риски?
Как всегда, главный фактор неопределенности у нас – цены на нефть. Многие были уверены, что они могут только расти, а 2008-2009 годы – лишь досадное исключение, небольшой перерыв, тем более что после этого кризиса нефть снова подорожала. Теперь наконец приходит понимание, что это был просто ограниченный период повышения цен, за которым всегда следует падение. При этом скорость и глубина такого падения неясны, прогнозы различаются между собой: МВФ и Всемирный банк предсказывают сравнительно мягкое падение, но некоторые прогнозисты ожидают довольно резкое понижение цен. Второй фактор, которого раньше не было – это замедление экономического роста, которое теперь оторвалось от цен на нефть и стало самостоятельным фактором неопределенности. Например, в 2013 году темп роста ВВП оказался почти в три раза меньше, чем было заложено в закон о бюджете. Ну и третий фактор – это трудно предсказуемый отток капитала.
Отток капитала в связи с санкциями?
На самом деле отток капитала шел весь послекризисный период, начиная с конца 2008 года. Но санкции усилили его, поскольку часть капиталов, которые наши банки и компании могли бы привлечь на международных рынках, оказалась сейчас недоступна. В итоге, когда все это складывается вместе, возникает достаточно большая неопределенность краткосрочного развития, не говоря о долгосрочных перспективах. Естественно, на длительном горизонте – скажем, до 2030 года – все эти факторы неопределенности даже не перемножаются, а возводятся в степень.
Уже есть понимание, за счет чего будут эти риски компенсироваться в бюджете?
Для краткосрочной страховки у нас, как известно, есть Резервный фонд. А для долгосрочной безопасности нужно осторожное бюджетное планирование, точная оценка предела законодательно оформляемых обязательств, которые государство может принимать на себя. Ну и придется наконец реагировать на такие достаточно очевидные проблемы, как, например, старение население, которое происходит во всех странах. На самом деле это просто принято называть термином «старение», который имеет негативный оттенок, но в реальности это замечательная тенденция увеличения продолжительности жизни, и это счастье и для страны, и для этих людей. Но эту тенденцию нужно сознавать и учитывать в пенсионной политике, как делают почти все страны, поскольку иначе через некоторое время все бюджетные деньги будут уходить на пенсии.
Если посмотреть на результаты опросов, то видно, что большинство россиян хотят, чтобы государство о них заботилось, и вообще желают видеть государство очень социальным. И само государство поддерживает такую свою репутацию. Но уже сейчас специалисты говорят, что предел возможностей близок. На каждого работающих приходится все больше пенсионеров и еще нетрудоспособного населения за счет увеличения рождаемости. Вообще есть ли у государства сейчас возможности для того, чтобы нести большие социальные обязательства?
Что такое «социальное государство» – это вообще не очень понятно. Я не люблю неопределенные понятия, потому что каждый их может трактовать по-своему. Государство с большими социальными обязательствами? Но что такое большими? Ничто не бывает большим само по себе – только по сравнению с чем-то. К тому же результаты будут разными, в зависимости от того, какие именно показатели мы сравниваем. Например, у нас суммарные выплаты пенсионерам, измеренные в процентах ВВП, больше, чем в среднем по благополучным странам ОЭСР, но соотношение средней пенсии к средней зарплате ниже, чем у них. Значит, нам нужно не увеличивать объем социальных расходов, а более рационально использовать имеющиеся ресурсы. Особенно важно сопоставлять долгосрочные обязательства с долгосрочными же возможностями.
Если мы обсуждаем, стоит ли увеличить социальные обязательства, то нужно решить, готовы ли мы повышать налоговую нагрузку – выдержит ли это бизнес, не убьет ли это экономический рост. Или может быть проще увеличить добычу нефти – а по прогнозам, добыча нефти в ближайшие пятнадцать лет будет стагнировать или даже снижаться. Может быть, есть способы привлечь современные высокие технологии и извлекать ту нефть, которую мы сейчас не можем извлекать. Но в любом случае нужно исходить из реальных возможностей, а не просто из того, что мы что-то должны делать, потому что у нас социальное государство. Государство нигде и никогда не в состоянии полностью удовлетворить пожелания всех, кто на него рассчитывает. По опросам, когда людей спрашивали, какую пенсию они считали бы для себя приемлемой, в каждый момент называлась сумма, близкая к средней зарплате. Но понятно, что нигде нет пенсии, равной зарплате. Кроме того, по мере роста зарплаты повышается желательный уровень пенсии – как горизонт, к нему идешь, а он все отодвигается и отодвигается. Поэтому невозможно рассчитывать и исходить только из того, что считают приемлемым граждане.
У нас действительно сохраняется унаследованная с советских времен политика патернализма, и она существует в том числе в сознании граждан. В тридцати европейских странах людей спрашивали, чьей обязанностью – их лично, семьи, работодателя или государства – является решение ряда базовых проблем. Среди всех стран россияне больше всех полагаются на государство – так, 90% считают, что их пенсии должно обеспечивать государство, и только оно. К сожалению, и само государство поддерживает эти патерналистские представления. Но простой анализ показывает, что в перспективе государство не сможет продолжать такую политику, даже если оно не будет принимать на себя дополнительных социальных обязательств. Если ничего не менять, то старение населения разорит казну – или налогоплательщиков, которым придется платить все больше. Эта проблема есть во всех странах, но там как-то реагируют на нее, проводят реформы. Мы пока уходим от решений.
Вы были одним из инициаторов предложения повышать пенсионный возраст по мере увеличения продолжительность жизни. Это что-то решит в нашей ситуации?
Я думаю, что у нас сначала нужно привести пенсионный возраст в соответствие с сегодняшними реалиями. Сейчас у нас женщины пребывают на пенсии примерно 24 года. С другой стороны, женщина начинает работать, предположим, в среднем в 20 лет, а в 55 уходит на пенсию – получается 35 лет, но еще посередине может рожать детей. Поэтому, скажем, 30 лет она работает, 24 – получает пенсию, и это сопоставимые сроки. Такого соотношения нет практически нигде в мире. У нас давно назрело приведение пенсионного возраста женщин и мужчин к какому-то соответствию. Сначала надо выровнять пенсионный возраст женщин и мужчин, а после этого повышать и тот, и другой по мере роста продолжительности жизни. А пока будут повышать пенсионный возраст женщин (это ведь никто не делает разом, обычно каждый год выход на пенсию откладывается на полгода), для мужчин тоже понадобится его скорректировать, потому что сейчас довольно быстро идет процесс увеличения продолжительности жизни и мужчин тоже. Ведь нынешний пенсионный возраст был установлен еще в 1930-е годы, а с тех пор «инфляция возраста» ушла очень далеко. И это опять-таки не общие слова. Проводились исследования, которые показывают, что вместе с продолжительностью жизни растет и продолжительность здоровой, трудоспособной жизни. У женщин продолжительность здоровой жизни выросла по сравнению с 1930-ми годами лет на десять, а пенсионный возраст не изменился.
Но государство пока предпочитает этого не делать. Есть какие-то серьезные опасения, по которым власть не идет на повышение пенсионного возраста и другие непопулярные в социальном смысле меры?
Ну, нельзя сказать, что это легко сделать, и на самом деле во многих странах это проходит политически непросто. Но в других странах правительства сознают, что это все равно неизбежно. Как законы природы – от них никуда не уйдешь. Нравится тебе закон всемирного тяготения или не нравится, но мы не можем отменить его действие. Некоторые страны упорствуют, но тогда им приходится проводить непопулярные реформы в ходе кризиса, как в Греции, и это оказывается в итоге гораздо болезненнее. Повышение пенсионного возраста или сокращение каких-то социальных выплат оказываются намного тяжелее и для граждан, и для экономики, когда они проводятся впопыхах, в кризисной ситуации. Кроме того, важно подготовить сознание граждан, обсудить с работодателями и политическими игроками наиболее приемлемые варианты реформы. Потому что когда гражданам долго объясняют, что проблем с пенсионной системой нет, а потом неожиданно оказывается, что необходимо провести такие-то непопулярные меры, естественно, это встретит непонимание и сопротивление.
То есть у нас государство решило идти по пути оттягивания этого момента?
К сожалению, да. Сейчас решение вопроса повышения пенсионного возраста вынесено за 2030 год. Но я уверен, что позже 2020 года оттянуть это решение не удастся, а объявить об этом нужно как можно раньше.
Немного странная складывается ситуация для стороннего взгляда. Получается, что очень много либеральных экономистов консультируют правительство, а потом принимаются такие решения, про которые те же экономисты говорят, что они не очень хороши. Как же так получается?
На самом деле решения тоже принимаются разные. Скажем, если говорить о макроэкономической политике, то она у нас всегда в целом была достаточно ответственной. Если посмотреть на рейтинги конкурентоспособности Всемирного экономического форума, то именно по макроэкономической политике мы там оцениваемся достаточно высоко. Или возьмем самые последние решения – в рамках разработки «Стратегии-2020» наша группа по макроэкономике предложила новое бюджетное правило, и оно было принято и действует с 2013 года. Конечно, используется не все, что там предлагалось, и не все проведено в жизнь, но тем не менее многое принято и работает.
Складывается ощущение, что ничего не планируется долгосрочно, и 2030 год – это в общем-то тоже вынос проблемы за линию горизонта?
Просто, помимо экономики, есть еще и политика, и политэкономия. Какие-то решения принимаются, потому что они будут политически популярны, или не принимаются, потому что они будут политически непопулярны. А есть еще политэкономические соображения, потому что есть группы влияния, которые лоббируют одни решения и блокируют другие. Поэтому понятно, что нигде, ни в одной стране, выслушав экономистов, не проводят в жизнь дословно все, что они сказали. Главное, чтобы экономика росла, становилась крепче, чьими бы рекомендациями ни руководствовалась власть. Но сейчас наступает особый момент – экономика находится в стагнации, и здесь уже действительно нужны решительные действия, причем не разрозненные, а образующие согласованную политику. Именно сегодня действительно придется делать серьезный выбор – кого слушать и по какому пути идти.
В таком случае нет ли у либерально-экономического сообщества ощущения тщетности рекомендаций, когда много разрабатывается планов, а принимается мало и реализуется плохо?
Ну, отчасти лично у меня есть ощущение, что просто экономические факторы и требования отошли на второй план, а на первый план вышли факторы геополитические. Конечно, в условиях, когда экономика перестает быть приоритетом, даже хорошая экономическая политика мало что может изменить.
Что же делать экономистам в ситуации, когда экономика больше не приоритет, а главную роль играет политика?
Готовиться к будущему, предлагать возможные альтернативы. Потому что рано или поздно к экономике придется возвращаться – от нее, как от законов природы, невозможно отмахнуться. Единственная страна, полностью игнорирующая экономические соображения, – это Северная Корея. Но ее пример вряд ли кого-то может вдохновить. Так что нам все равно не уйти от задачи построения эффективной экономики.