«Чем больших успехов мы достигнем на пути модернизации экономики, тем хуже будем понимать, что в ней происходит»
- Вкладка 1
Владимир Бессонов - заведующий Лабораторией исследования проблем инфляции и экономического роста Экспертного института НИУ-ВШЭ, доцент факультета экономических наук НИУ-ВШЭ. Выдвинут на соискание Премии Егора Гайдара 2016 года в номинации «За выдающийся вклад в области экономики».
В своих интервью вы обращаете внимание на то, что статистика в России постоянно меняет методы и стандарты. Ну и вообще у статистики в России, начиная с XIX века, довольно непростая история. Какие у нас сейчас проблемы с тем, как и что мы считаем?
Ваш вопрос охватывает двухвековую перспективу – это достойная постановка. За два века у нас более чем многое изменилось в стране – менялись границы, менялись уклады, произошли две революции – и в этой ситуации не может не быть серьезных проблем со статистикой. Если сконцентрироваться на том, что у нас сейчас – а под «сейчас» я понимаю последнюю четверть века, когда начали строить и, в основном, выстроили рыночную экономику, – проблемы связаны как с теми условиями, в которых началось создание российской рыночной экономики, так и с особенностями макроэкономической динамики переходного периода. Статистикам многое приходилось делать с нуля или, что называется, с низкой базы. Начать с того, что наша страна тогда развалилась, и надо было создавать статистику России как независимого государства. Это не то же самое, что статистика Российской Федерации в составе Советского Союза.
Решаемые задачи также существенно изменились. В плановую эпоху были одни задачи – задачи планирования. И наши специалисты преуспели в решении этих задач, они работали на мировом уровне. Когда начался переход к рыночной экономике, задачи планирования отошли на второй план, зато появились задачи анализа того, что происходит в экономике, анализа экономической конъюнктуры. А этим у нас шесть десятилетий после рубежа 1920-1930-х годов, со времен Кондратьева и его коллег, никто всерьез не занимался. Поэтому когда мы начали переходить к рыночной экономике, оказалось, что в стране нет ни специалистов, способных на приемлемом уровне анализировать экономическую динамику, ни соответствующих наработок. Про специалистов я скажу больше – некому было даже их готовить, потому что специалистов могут подготовить только специалисты. В этих условиях, естественно, были серьезные проблемы с тем, что и как измерять. Некоторые разделы статистики создавались с нуля – такие, как статистика цен, статистика безработицы. Поэтому в первые годы после начала рыночных реформ качество наших измерений неизбежно было невысоким, но потом оно постепенно повышалось и повышается до сих пор. Таким образом, начальные условия повлияли на облик российской статистики.
Второе, что повлияло кардинальным образом, это характер нашего экономического развития на протяжении этой четверти века. То, что у нас происходило, это переход от плана к рынку. Мы наблюдали переходный процесс и жили в условиях трансформационного кризиса. Сначала все, что могло падать (кроме цен), к концу 1990-х годов очень сильно упало – снизилось производство в самых разных измерениях, снизился уровень жизни и так далее. Это была фаза, которую часто называют трансформационным спадом. А потом начался восстановительный подъем. Сейчас восстановительный подъем в первом приближении закончился, переходный процесс затухает, и мы вернулись к тем невысоким темпам роста экономики, которые имели до начала перехода. В этом плане в долгосрочном периоде ничего не произошло.
Есть сейчас какие-то принципиальные вещи, которые мы не можем оценить, потому что произошел вот этот стык данных, потому что каких-то данных вообще нет и разная шкала с одной и с другой стороны?
Когда утрачивается сопоставимость данных – скажем, не было данных и они появились, или данные были рассчитаны одними методами, а потом их начали рассчитывать другими методами, и результаты не вполне сопоставимы с прежними – естественно, это накладывает серьезные ограничения на возможности анализа. Когда мы пытаемся анализировать экономику, мы же не непосредственно органами чувств ее воспринимаем – у меня нет органов чувств, которые показывают мне темпы инфляции или темпы экономического роста – и ни у кого их нет. Мы смотрим на экономику через призму статистики. Естественно, если эта статистика не охватывает какие-то периоды, не охватывает какие-то явления или она в каком-то смысле несовершенна – а она всегда в каком-то смысле несовершенна – то мы не можем изучить то, чего не видим.
Например, индексы потребительских цен в России начали строить с 1992 года. В 1991 году тоже были индексы – индексы розничных цен, это примерно то же, что и индексы потребительских цен. А до этого у нас не было, по крайней мере, краткосрочных индикаторов инфляции. Да и они были бы некорректны в плановой экономике, в условиях дефицита: цена есть – товара нет. Как вы посчитаете инфляцию? И что этот индекс цен будет показывать?
А зачем нам вообще надо это знать? Что нам дало бы сейчас нового, если бы мы в теории могли простроить эти показатели в прошлое?
Как говорил Александр Сергеевич Пушкин, уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости. Очень хотелось бы знать, что было до начала переходного периода, почему это вообще случилось. Хотелось бы знать, что было на протяжении XX века, XIX-го, XVIII-го и так далее. Это хотелось бы знать, поскольку что-то у нас меняется очень быстро, а что-то остается неизменным. Так что это все важно.
Но естественно, если мы говорим про злобу дня, то злоба дня сконцентрирована на том, что происходит сейчас, что происходило в последние годы. Здесь можно привести сколько угодно примеров того, как несовершенства методов измерения или их изменения затрудняют анализ происходящего в экономике. Так, мы толком не умеем измерять динамику доходов населения. Существуют показатели реальных располагаемых денежных доходов населения – но они несовершенны. В методиках имеются проблемные места, которые приводят к искажениям, особенно существенным в период кризиса. Вот сейчас кризис, происходит что-то серьезное с доходами населения, а мы не умеем толком это измерить, показатель сильно искажен.
Другой пример – в начале 2013 года Росстат изменил методику расчета индекса потребительских цен. В результате по тем же данным индексы по новой методике показывают несколько более высокие темпы инфляции, чем они показывали бы, если бы методика не была изменена. В это же самое время Банк России проводил работу по подготовке перехода к политике инфляционного таргетирования, и в качестве цели по инфляции был использован годовой прирост индекса потребительских цен. Причем никто не был осведомлен о последствиях изменения методики, имелось в виду, что методика будет прежняя. В результате, поскольку новая методика приводит к несколько более высоким темпам инфляции, то чтобы их снизить до прежнего ориентира, до тех самых 4% в 2017 году, следует проводить несколько более жесткую денежно-кредитную политику, а это имеет последствия для реального сектора экономики. То есть кредиты будут несколько более дорогими, чем они могли бы быть, и так далее. Сами того не ведая и не желая, коллеги из Росстата ужесточили кредитно-денежную политику Банка России.
Повторяю, мы смотрим на экономику не непосредственно, а через призму статистики. И если вдруг кривое зеркало становится кривым в несколько другом смысле – к старым искажениям мы привыкли, но появились новые, и нам об этом никто не сказал, тут уже возникают аналогии с тем, что происходило в Изумрудном городе.
А нет сейчас в отношении к цифрам статистики такого момента, что они по-прежнему управляют процессами, как во времена планирования?
Нет, сейчас все-таки ситуация иная. Тогда, действительно, было планирование, и статистика обслуживала задачи планирования. Например, показатели с малым шагом по времени, высокочастотные, ежемесячные и ежеквартальные, в плановую эпоху имели целью отслеживать ход выполнения плана. Планы формулировались в годовых показателях – за год получить прирост такого-то показателя на 2%. В течение отчетного года отслеживали, выходим мы на эти 2% или не выходим. Сейчас в рыночной экономике совсем другие цели. Показатели месячной и квартальной динамики ориентированы не на контроль хода выполнения плана, а на анализ экономической конъюнктуры, чтобы понять, что происходит. И мы должны – такое расхожее выражение – измерять пульс экономики, анализировать, что с этой экономикой происходит, чтобы, может быть, подкорректировать наши действия с учетом происходящих изменений, не зависящих от нас. Естественно, там, где задаются целевые ориентиры – те же 4% инфляции в 2017 году – люди следят, выходим мы на эти ориентиры или не выходим. Но это совсем другое.
Но то же самое сейчас происходит с показателями ВВП, которые планируют.
Есть отличие прогноза ВВП от цели по инфляции. Достижение прироста потребительских цен на 4% за 2017 год – это цель по инфляции. Банк Росси своими действиями стремится снизить годовые темпы инфляции до этого уровня, после чего обеспечить сохранение таких же темпов инфляции в среднесрочной перспективе. Что касается прогнозов ВВП, то это именно прогнозы. Вот как-то мы живем, как-то развивается экономика, и мы прогнозируем. Нам это нужно для того, чтобы строить свои планы. Бюджет, например, необходимо верстать – для этого нужен прогноз на короткий срок. Для того чтобы принимать какие-то более долгосрочные решения, нужны долгосрочные прогнозы. Но это прикидки. Никто не подгоняет свою политику или, боже упаси, статистику под эти прогнозы. Тут совсем другое.
Если говорить про доходы граждан, с точки зрения статистики, есть много цифр. Называют реальные доходы населения, называют темпы инфляции, при этом люди часто ощущают, что в действительности цены выросли гораздо выше, а их доходы упали. Что вообще происходит со всеми этими показателями?
Первое. Когда говорят про инфляцию, или, более конкретно, про рост индекса потребительских цен, или про динамику доходов, имеются в виду средние показатели. То есть когда в средствах массовой информации сообщают, что прирост потребительских цен в сентябре составил столько-то десятых долей процента – это в среднем по стране. Грубо говоря, средняя температура по больнице. Но отсюда не следует, что для каждого конкретного человека ощущаемая им инфляция именно такова. Эти темпы инфляции различаются, во-первых, в территориальном разрезе, во-вторых, по группам населения с разными уровнями доходов и в-третьих, в индивидуальном порядке. То есть у одного доходы могут расти, у другого – снижаться. Соответственно, из того, что в среднем наблюдается такой-то рост цен, не следует, что рост цен по отношению к каждому потребителю в точности такой же. Тут разброс может быть очень большим.
Второе – вот мы употребляем термин «ощущаемая инфляция». Но, одно дело – мы ощущаем, испытываем эмоции, а другое дело – мы начинаем считать. Во всем мире традиционно критикуют статистику, в первую очередь, статистику потребительских цен, потому что каждый ходит в магазин, видит, что происходит с ценами, и говорит: да что они там насчитали, я-то знаю, как все на самом деле. Это абсолютно типичная ситуация, в этом плане мы часть цивилизованного сообщества. У нас точно так же ругают статистику, как это делают во всем мире. Дело в том, что психика человека устроена так, что мы больше склонны замечать негативное и хуже замечаем какие-то позитивные моменты. То есть что-то подорожало – для нас как красный флажок выскакивает. А когда что-то не дорожает, мы относимся к этому нормально. Это давно известный феномен, и мы не первые, кто с этим столкнулся.
Простейший пример – мобильная связь. Давно ли повышались тарифы на мобильную связь? Давно. А с тех пор цены на все остальные товары и услуги существенно выросли. Это значит, что относительные цены на услуги мобильной связи значительно снизились. То же самое с интернетом, в том числе мобильным. Но этого мы не замечаем. Почему-то в нашей стране журналисты очень любят обсуждать цены на гречку. Так вот, цены на гречку то взлетят, то упадут. Когда они в очередной раз взлетают, средства массовой информации об этом пишут, как о выборах в Соединенных Штатах Америки, как о событии вселенского масштаба. Хотя, конечно, неприятно, когда цены на гречку растут, но в структуре наших потребительских расходов эти расходы составляют ничтожно малую часть. Подавляющее большинство населения, прямо скажем, не разорится из-за того, что цены на гречку выросли, даже сильно. А когда они снижаются – об этом никто не пишет. Вот такой пример асимметрии. Просмотрите новостные ленты, вы увидите: там кого-то зарезали, там – убили, там муха села Хиллари Клинтон на лицо, там шасси не выпустилось, но ведь в стране и в мире происходит не только это. В средствах массовой информации возникает фильтрация новостей в сторону негатива.
В связи с этим вопрос: сейчас экономические новости не выглядят оптимистично – цены выросли, налоги повышаются, в бюджете снова не хватает средств. Это такая выборка новостей получается? Или это все-таки отражает реальную ситуацию?
И то, и другое. С одной стороны, журналистам нужен информационный повод. Журналист будет писать о том, что будут читать. Вот когда-то у нас писали про то, как труженики села достигли очередных рубежей в битве за урожай и т.п. Сейчас журналисты фильтруют темы в соответствии со своими представлениями о том, что средний – опять же, средний – потребитель их продукции станет читать. С другой стороны, пусть это факты, подвергнутые определенной фильтрации, но они все-таки отражают действительность. Если мы уберем эту фильтрацию и будем говорить по существу, то в том, что происходит сейчас в экономике, есть и негативные моменты, и позитивные – и то, и другое можно обсуждать. Но это можно и нужно делать спокойно, профессионально, опираясь на данные, понимая все несовершенства статистических данных и методов их обработки.
Вы как-то говорили, что чем дальше идет технологическое развитие, тем больше меняются представления о том, что является продуктом. В связи с этим вопрос: насколько актуальна статистика, которая по-прежнему измеряет все тоннами, метрами, штуками? Может быть, уже должно быть что-то другое? Ведь очень многие достижения оказываются за ее пределами.
Совершенно верно. Но тут вот какой момент. Экономика – это эволюционирующая система. Она изменяется не только количественно, но и качественно. Вот мы обсуждали мобильную связь – сколько-то лет назад ее не было. До этого не было чего-то другого, а до этого не было еще чего-то. Экономика развивается, появляются новые сектора, новые отрасли, новые товары, новые услуги, а старые перестают быть кому-то интересны. Профессор Преображенский из «Собачьего сердца» ходил в галошах и очень всем советовал это делать, но мы не следуем его совету. Сейчас уже тех галош, наверное, не найти. Кому сейчас нужен пленочный фотоаппарат? Кому нужен видеомагнитофон, который был мечтой российского гражданина в начале переходного периода – съездить куда-то за границу и привезти корейский плеер. Никому сейчас это не нужно. Экономика эволюционирует, и методы ее измерения приходится адаптировать к новым реалиям. Но сначала реалии возникают, потом осознаются, потом вырабатываются методы, потом они адаптируются, внедряются. То есть методы измерения – шире, чем статистика – всегда адаптируются с запаздыванием. Так что нет ничего удивительного в том, что сейчас есть нерешенные вопросы – так было всегда, и так будет.
Если говорить конкретно, вы затронули проблему изменения качества товаров и услуг. Предположим, нам нужно построить индекс цен на мобильные телефоны. Мы порылись в интернете, собрали информацию о том, сколько сейчас стоит типичный телефон, сколько стоил типичный телефон год назад, два года назад, и так далее. Казалось бы, вот динамика цен. Но это разные телефоны. Сравнивать современный смартфон с тем телефоном, который был раньше – а и смартфон, и телефон более-менее типичны для своего времени – некорректно. В современном телефоне, если можно так выразиться, стало больше телефона, чем прежде. И проблема в том, чтобы это изменение качества как-то ухватить. Динамика цен определяется как набором потребительских свойств, так и временем. То, что связано со временем, мы относим на счет инфляции. А то, что связано с изменением потребительских свойств, мы относим на счет объемов производства и потребления. Оценить влияние изменений качества на цену – совсем не простая задача. Для каких-то товаров и услуг это умеют делать и уже давно строят индексы постоянного качества. А для каких-то, в особенности для совсем новых товаров, которые не с чем сравнивать, могут быть принципиальные сложности. В современной экономике, в ее высокотехнологичных секторах очень много видов продукции, динамику цен на которые крайне сложно измерять. Вот построили ядерный реактор – как вы будете измерять его вклад в динамику цен и объемов? Понятно, каковы издержки на построение. Но издержки – в текущих ценах, как их перевести в постоянные? Как построить индекс цен на ядерные реакторы? Это очень непростая задача, тут масса технических сложностей, но есть и сложности чисто концептуальные. Поэтому волей-неволей фокус нашей статистики смещен в сторону товаров индустриальной фазы, в сторону массового производства, в сторону тех видов продукции и услуг, которые производили еще многие десятилетия назад. И по этой, между прочим, причине всегда в нашей стране, я думаю, будут разговоры о нефтяной игле, о нефтяном проклятии, о сырьевой ориентации. Просто потому что мы очень плохо понимаем, мы очень плохо видим, очень плохо измеряем то, что происходит за пределами добывающих производств, производств, осуществляющих первичную переработку сырья и производство массовых товаров и услуг, т.е. отраслей, типичных для индустриальной фазы развития экономики.
Но чем дальше, наверное, тем больше будет именно так?
Совершенно верно. Я это формулирую так: чем больших успехов мы достигнем на пути модернизации экономики, тем хуже будем понимать, что в ней происходит.
Получается, что статистика находится в такой ловушке. Допустим, найдете методы, научитесь измерять то, что мы сейчас измерить не можем, и опять получится тот стык, когда методика поменялась.
Вы, что называется, зрите в корень. Я уже упомянул, что любая экономика, не только наша – это развивающаяся система, система с меняющимися свойствами, система эволюционирующая. Наша экономика, кстати, в особенности быстро изменяется, потому что она переходная. Для переходных периодов всегда характерны более интенсивные изменения, чем для периодов стабильного развития. Так вот здесь есть дилемма: с одной стороны, наши методы должны адаптироваться к этим изменениям в экономике – иначе они перестают быть адекватными; с другой стороны, каждый шаг по адаптации методов чреват утратой сопоставимости с предыдущими оценками. Получается, что мы измеряем изменяющийся объект изменяющимся аршином. Это делаем не только мы, это делают во всех странах те, кто что-то измеряет на протяжении хоть сколько-нибудь длительного времени. Знаете, бывает такой клеенчатый сантиметр, которым снимают мерки для того, чтобы купить одежду. Представьте, что этот сантиметр у вас будет резиновым. Ясно, что вы, наверное, как-то наловчитесь им пользоваться, чтобы не сильно ошибаться, но задача нетривиальная. Здесь факт изменения аршина – принципиален. И факт изменения объекта – принципиален. И это делает задачи измерения макроэкономической динамики сложными, но интересными.